Заметки о политике

[Peremot]

Ливия -это очень странное государство, и в нем идет очень странная война. Здесь у всех все есть: хлеб насущный, уверенность в завтрашнем дне и даже национальная гордость. Здесь низы хотят, верхи могут, и все равно чуть было не произошла революция. Гражданская война в Ливии учит человечество тому, что народам нужно не столько благополучие, сколько ощущение себя в истории. А если его отнять, люди начинают совершать иррациональные поступки, идут на любые потери ради вещей, которые нельзя потрогать или съесть.

Мужика в трениках на границе между Тунисом и Ливией зовут Дова. Его знают журналисты всего мира, он почти знаменитость. Дова занимается информационным отловом: вежливо изымает паспорта у представителей медиа и усаживает их распивать бесконечные чаи перед телевизором в ожидании спецавтобуса из Триполи.
На экране толпа детей с портретами «брата-лидера». Они, как загипнотизированные, скандируют: «Алла! Муаммар! Либия! Бас!»
— Это значит, что все, что нам нужно, — Аллах, Муаммар и Ливия — у нас уже есть, — переводит Дова короткое слово «бас».
За окном в сторону Туниса проносятся несколько пикапов. Машины набиты темнокожими гастарбайтерами, как мешки картошкой.
— Народ-то бежит, — киваю в сторону пикапов.
— Да какой это народ? — отмахивается Дова. — Нелегалы. Контроль документов усилился, вот и уезжают, пока армия разбирается с повстанцами.
— И скоро разберется?
— Конечно. Если бы не НАТО, то в стране бы уже давно порядок был.
Расстояние до Триполи — около двухсот километров. Но правильнее вести счет в блокпостах: именно от прохождения постов зависит скорость передвижения по местному шоссе. Мы почти не теряем времени — транспортировка журналистов здесь поставлена на конвейер: главное — чтобы рядом был человек с нужным бейджем. Кстати, наш человек за своим бейджем недосмотрел — его просто сдуло ветром в окно. Пришлось останавливать автобус посреди потока машин, разворачиваться и ехать навстречу движению искать бейджик. Самое невероятное — что пропажа нашлась. Добро пожаловать в Великую Джамахирию!
Проезжаем городок, который пару недель был под контролем повстанцев. У очередного блокпоста валяется несколько сгоревших машин. На стенах следы пуль, кое-где разбиты витрины. Руин и тотальной разрухи нет. Кажется, что по городу прошла толпа футбольных фанатов. Впрочем, разница есть: ливийские «фанаты» прошли с гранатометами.
От бензоколонок метров на двести тянутся очереди автомобилей. Транспорт стоит в три ряда на проезжей части. Чтобы объехать толчею, приходится вылетать на встречную полосу. Официальные власти во всем винят повстанцев: эти негодяи перекрывают дорогу бензовозам и лишают мирных граждан горючего.
Есть и другая версия: бензин просто некому производить. Сырья полно, а что с ним делать, знают далеко не все. Основная рабочая сила Ливии — приезжие из Египта, Туниса и других соседних государств, но с началом боевых действий эта сила собрала вещи в тюки и эвакуировалась подальше от местных разборок. Страна осталась без рук. Теперь ливийцам приходится спешно самим осваивать «пыльные» профессии.
Строители, мусорщики, дворники, пекари — нужны все, и никого нет. Чтобы более или менее перевести ситуацию на язык российских реалий, достаточно просто представить себе Москву без таджиков. А чтобы представить Москву без таджиков, лучше побывать здесь — очень поучительное зрелище.
Другая проблема — хлеб. До гражданской войны его выпекали исключительно египтяне. Ливийцы не пачкали руки в муке, а просто приходили с утра за румяными булочками. И как только египтяне исчезли, в булочных сразу же появились очереди: зерна в стране навалом, а людей, которые понимают, что это такое, нет.
В местных газетах грозди объявлений о наборе ливийцев на обучение пекарному делу. Инициатива, естест венно, исходит от государства. Правительство, кажется, осознало, что самое страшное оружие против ливий ского народа — это сам ливийский народ, у которого за десятилетия нефтяного благополучия руки стали расти из задницы. Власть нисколько не боится, что население поддержит демократические требования повстанцев: каддафианский тип личности, к которому относится большинство населяющих Триполи и окрестности, вообще с трудом понимает, что такое демократия, и никакой потребности в ней не испытывает. Но правительство очень боится хлебных, бензиновых и прочих бунтов насущных.
По той же причине цены в стране искусственно регулируются. О том, насколько это дорогое удовольствие, можно судить по странным купюрам, размером напоминающим простыни: это — динары старого образца, вышедшие из обращения всего несколько лет назад, которые теперь пришлось вернуть в обиход. Так валютный резерв вступил в бой за Каддафи.

Миа-миа
Салим — человек с советским прошлым. Он учился в городе Баку, выпускник Каспийского военно-морского училища. Сейчас работает в главном правительственном пресс-центре по внешним связям, который базируется в отеле «Риксор». Салим с удовольствием вспоминает азербайджанский интернационал, сердечность застойных бабушек и объясняет, почему Франция активно поддерживает повстанцев:
— Саркози не гражданин своей страны. Он — сионист.
— Как же не гражданин?! Он же президент.
— Душой и сердцем не гражданин. Саркози — человек без роду и племени. Он везде чужой и действует как чужой. Только такой человек может без стыда вмешиваться в семейную ссору, — под ссорой Салим подразумевает войну в Ливии. — Вот Путин — гражданин. Его слова о крестовом походе сразу же изменили соотношение сил в информационной войне.
Россия в Триполи — миа-миа. Это значит «очень хорошо». Путин тоже миа-миа. И Каддафи миа-миа, и Ливия миа-миа, в общем, все, что политкорректно, — то и миа-миа. Популярность России на западе страны растет пропорционально ненависти к ней на востоке. Те, кто у нас еще пытается определиться с выбором, могут расслабиться: стороны уже сами нас выбрали. Как обычно.
В отношении журналистов правительство Каддафи отрабатывает свою излюбленную стратегию наемного труда: все иностранные репортеры — гастарбайтеры, которые используются в информационной войне против НАТО, и неважно, какую страну они представляют. Делается это просто: журналисты могут поселиться только в двух отелях — «Риксор» и «Коринтия». Отели для посещения извне закрыты. Самостоятельно покидать дворцы прессы никто не может — только на специальных автобусах и с сопровож дением. Все пресс-конференции и официальные заявления происходят в «Риксоре» — местной золотой клетке. Это не метафора: территория отеля плавно перетекает в городской зоопарк. В назначенное время журналистов из «Коринтии» подвозят в «Риксор», где очередной представитель ливийской власти сообщает только то, что стратегически необходимо. Результат труда медиагастарбайтеров тщательно отслеживается, мировое информационное поле мониторит специальная команда. Свобода в оценках событий, конечно, возможна, но репортеры, которые переходят границу дозволенного, на следующий же день депортируются.
С одной стороны, такая организация информационной войны восхищает. Не секрет, что основная часть иностранной прессы настроена враждебно по отношению к режиму, но официальные власти используют все эти каналы коммуникации в своих интересах. С другой стороны, ситуация изначально пробуждает азарт поиска инакомыслия, попыток побега и подготовки восстания.
Украинский врач Олег работает в ожоговом центре Триполи. Живет здесь уже девять лет с женой, маленькой дочкой и рыжим котом. Чувствует себя в столице Джамахирии как дома, свободно говорит по-арабски и дружит с соседом-таксистом. От эвакуации на десантном корабле «Константин Ольшанский», который Украина выслала в Ливию за своими гражданами, отказался. Похоже, он всем доволен и вполне мог бы прославить Каддафи для русскоязычной прессы. Но в списки персон миа-миа он почему-то не попал, а значит, заходить к нему домой журналисту категорически запрещено.
На реализацию плана нашего побега к Олегу ушло около часа. Все очень просто, главное — обнаглеть. Сначала идешь на автовокзал пополнять баланс на телефоне. Потом теряешься в толпе. И наконец прыгаешь в такси. Минут через пять начинает звонить телефон. Трубка о чем-то строго говорит по-арабски. В ответ бекаю, мекаю, сбрасываю вызов — ну, мало ли кто ошибся.
Доезжаю до назначенного места. Олег уже ждет:
— Не оборачивайся, тебя пасут.
Я, естественно, сразу же оборачиваюсь. За мной идет парень в желтой майке. Конспирация накрылась.
Идем по подъезду. Кругом мусор.
— У нас обычно чисто, — объясняет Олег. — Это сейчас все дворники разбежались и убирать некому.
Дом чем-то напоминает наши общежития после хорошего ремонта. Такие же длинные коридоры, утыканные дверями. Внутри квартира похожа на хрущевку. Сажусь в кресло — звонит телефон. Трубка снова что-то толкует мне по-арабски, еще на полтона выше. Даю отбой. Но все повторяется снова. И так несколько раз.
— Ну что ж, похоже, тебе надо в гостиницу возвращаться, — улыбается Олег.
Вот и поговорили.

Мы с Мухтаром
Сотни детей прыгают с портретами Каддафи и признаются ему в любви. Мир должен увидеть, чего хочет будущее Джамахирии. А оно, как следует из местной кричалки, больше ничего не хочет, все уже есть. Этот ритм настолько въедается детям в голову, что они в любом месте при появлении иностранцев начинают скакать и скандировать: «Алла! Муаммар! Либия! Бас!»
Больше всего сочувствуешь малышам. Ребятишки из начальной школы ростом меньше портретов, которые они держат. За ними зорко присматривают воспитательницы. Любая попытка поговорить с маленькими почитателями «брата-лидера» пресекается. Впрочем, ребятам в целом эта вакханалия нравится: можно пошуметь, попрыгать, постучать на барабанах. К тому же внимание со стороны фотографов и операторов — штука приятная.
На одну из машин ставят упаковку дармовой воды — награда за верность. Пацаны набрасываются на нее, начинается потасовка. Когда они не скандируют лозунги, то вполне похожи на нормальных. Только сейчас им редко разрешают молчать.
— Эй, — тянет меня за руку мальчик с иконой лидера. — Фото ми!
— Да не хочу я тебя фотографировать.
— Фото! — Похоже, тут существует система бонусов за общение с журналистами.
Не только дети поддерживают Муаммара. Уличные коты тоже за него. По улицам туда-сюда снуют упитанные зверюги с зелеными ленточками на шее. Еще пару недель идеологической обработки — и они заговорят. По крайней мере, «Муаммар» звучит вполне по-кошачьи.
Подобные уличные экскурсии — один из редких способов поговорить с местным населением. Те, которые разговаривают, обычно ограничиваются восхищением «братом» и страной. Диссиденты попадаются, но молчат. Разговор с такими людьми происходит с помощью мимики и жестов.
— Недовольных в Триполи достаточно много. Процентов двадцать населения, — делится наблюдениями Кирилл. Он работает в нефтяной сфере на ливийскую компанию. — Но это очень странные недовольные. У них все хорошо, им просто смертельно надоело жить в атмосфере стабильного благополучия. С точки зрения русского человека, они просто зажрались. Я, конечно, сочувствую тому, что здесь идет гражданская война, но такая встряска для них полезна. Им давно было пора поднять задницы и начать что-то делать. Само правительство наконец обнаружило ряд проб лем, на которые предпочитало закрывать глаза. Собст венно, если бы не НАТО, все бы получили то, в чем нуждались: Каддафи — встряску, недовольные помельче — дозу адреналина, недовольные покрупнее — кусок пирога.
Вместо нефтяного оборудования у Кирилла на экране ноутбука открыты закладки с изображением ГАЗ-2330, он же «Тигр», российский многоцелевой внедорожник. «Многоцелевой» — значит военный.
— Это пойдет дополнением к трубопроводу?
— Если наши не задерут цены, то возможно. У китайцев тоже неплохие шансы тут подработать на военных поставках.
По словам Кирилла, война началась из-за банальной коррупции. Основная кормушка здесь — государственные дотации. Хорошо живется тем, кто принимает участие в распределении средств. Поскольку любое дело здесь носит клановый характер, то существует большинство семей, которым очень хорошо, и меньшинство, которым просто хорошо. А самое главное — что нет никаких институтов, позволяющих изменить ситуацию.
Город Бенгази всегда был гнездом вольнодумцев, культурной столицей, чем-то вроде Питера, косо глядящего на Москву. Здесь даже вместо Муаммара другой вождь — Омар Мухтар, борец за освобождение Ливии от итальянских колонистов. В наших категориях их можно назвать западниками. Люди с хорошим образованием, полученным в Европе за государственный счет, и умными мыслями в голове, но без каких-либо шансов пробиться в элиту. Это конфликт между заботливым отцом и обеспеченными детьми, которым хочется действовать самим, а не жить на дотации папаши.
Бунт специально готовился под 18 февраля — этот день отмечается в Бенгази как день памяти погибших у посольства Италии. В 2005 году во время разбушевавшейся антикарикатурной демонстрации Каддафи, обеспечивая безопасность итальянцев, приказал открыть огонь по своим. В феврале 2011-го история повторилась: на этот раз при обстреле демонстрации погибли, по разным данным, от нескольких десятков до двухсот человек. Впрочем, кто именно стрелял, непонятно: одни счи тают, что правительственные службы, другие уверены, что специально обученные повстанцы — дабы разжечь ненависть к Каддафи. Факт в том, что к очередной годовщине Бенгази готовился тщательнее обычного при поддержке мелких радикальных группировок. Сейчас эти группировки в пресс-центре пытаются выдать за «Аль-Каиду». Никто в это не верит, но задача простая: закрепить в сознании людей, что НАТО взялось поддерживать врага номер один всего цивилизованного мира.
Бенгазийский реванш морально готовила местная интеллигенция, люди, которые искренне считают, что демократизация Ливии необходима. Но в первые же дни смуты они оказались не у дел, на смену идеалистам пришла озверевшая толпа — ролики с улиц Бенгази, которые мне удалось посмотреть, даже пересказывать бесчеловечно. Сего дня повстанцы — это представители местных радикальных исламских группировок, уголовники, освобожденные из тюрем, немного военных, которые перешли на сторону мятежников, и подростки, которым хочется поиграть в войнушку. Последних много как среди повстанцев, так и в молодой гвардии Каддафи. Молодежь в стране такая же невостребованная прослойка, как и интеллигенция. По традиции здесь принято подчиняться старшим, все интересные места удерживают люди в возрасте. Молодым просто нечего делать, поэтому они ухватились за возможность повоевать — неважно, на чьей стороне.
— Муаммар, конечно, немного дал маху, — загадочный неф тяник Кирилл сворачивает окошки с «Тиграми». — Он решил, что если всем хорошо, то стабильность будет вечной. А человек так устроен, что время от времени ему все-таки нужны перемены или хотя бы их имитация. В общем, можно было бы обойтись без второй части «Безумного Макса».
— Победит-то кто?
— По всем предпосылкам должен Каддафи. Но тут уже иншалла. Загадывать сложно. Понятно, что натовцы влезли не в свое дело, но когда они это признают, пока неизвестно.

Человек и пуля
В пресс-центре проклятой гостиницы «Риксор» ошибочный огонь самолетов НАТО по повстанцам комментируют как изменение концепции альянса и начало спец операции по разборке с террористами. Якобы там, в небе, никто и не собирался все время поддерживать ребелов, просто ждали удобного момента для уничтожения ключевых фигур.
Слово «ничего» у журналистов в Триполи самое по пулярное. Что нового сказали на пресс-конференции? Ничего. Что было в городе? Ничего. Что-нибудь вообще произошло? Ничего.
Несмотря на регулярные побеги, через неделю жизни в этой золотой клетке я начинаю понимать ливийских недовольных, которые в такой клетке живут уже сорок лет. Вечерами в Триполи слышна стрельба из автоматов. Говорят, что местные так выражают свою признательность Каддафи. Скорее всего, так оно и есть, но даже если там стреляют друг в друга, мне уже все равно, мне хочется туда, потому что здесь невыносимо, потому что там что-то происходит, а здесь одно большое НИЧЕГО. Однажды вечером рядом с отелем забубнила зенитка: натовские самолеты полетели бомбить военные объекты. Если бы не этот бубнеж, никто бы и не услышал, что кто-то куда-то летит. Иногда кажется, что никакой войны вообще нет, но она продолжается каждую минуту.
Испанская журналистка Роза — очень везучая дев чонка, она попала в автобус в Мисрату. В последний момент кто-то одолжил ей бронежилет, через который она перекинула свою сумочку. И вот Роза на линии фронта разговаривает с местным командиром. Он должен убедить журналистов в том, что Мисрата под контролем сил Каддафи.
— Если город под контролем и боев здесь нет, покажите госпиталь, посмотрим, есть ли там раненые. — Роза предлагает командиру перейти всего лишь на другую сторону дороги.
— Конечно, пойдемте.
Командир переходит дорогу. Раздается выстрел. Он поворачивается к Розе и приглашает ее идти за ним.
— Это рикошет от выстрела кого-то из наших. Здесь без опасно.
Еще выстрел. Командир вытирает со лба струйку крови и предлагает Розе все-таки вернуться. Третий выстрел попадает Розе в спину. Возможно, она вообще самая везучая девчонка в мире — ее спасает бронежилет.
— Похоже, мне пора уезжать домой. — На следующий день она разглядывает ремешок своей сумки, в нем дыра.
Роза старается быть спокойной и продолжает улыбаться, только сегодня она улыбается немного по-другому — как человек, в которого вчера попала пуля. Иначе и не скажешь.
Никто не знает, когда война закончится. На улице Джараба в Триполи строится новая мечеть. Один из местных прорицателей сказал, что Каддафи уйдет тогда, когда мечеть будет готова. Но она еще полностью в лесах.

Русский репортер

[Wilma]

очень похоже на правду

всё, что я слышала/читала ранее о Ливии, подтверждает эту статью... по крайней мере, у меня именно такая картинка вырисовывается, и страна, и сами ливийцы.

[Wilma]

В политической лексике не так давно появилось слово – «интернационализация». Это когда в конфликт, в ситуацию в суверенной стране, в местные разногласия вовлекаются внерегиональные силы. Недовольство общественности, как правило, ничего изменить уже не может. Процесс начинает жить сам по себе.
***
Что из этого получится, мы узнаем уже в обозримом будущем. Скорее всего, окончательная реанимация не состоится, и «бушевскую мечту» вновь снесут на свалку истории. Теперь уж навсегда.

arab voice

молодцы)) , очень позитивная статья

[Peremot]

"Арабская весна" готовится превратиться в жаркое лето
В Марокко проходят первые манифестации под лозунгами реформ. Сирия и Йемен продолжают кипеть. В Египте после новых "дней гнева" пошли разговоры о второй египетской революции. В Тунисе обозначился четкий водораздел между партиями, которые выступают за продолжение реформ и теми, кого нынешняя ситуация в целом устраивает. Только в Бахрейне еще недавно шумно бурлящий "котел" надежно прикрыт тяжелой крышкой.

Можно вполне обоснованно говорить, что наступает второй этап арабских революций. Его специфика состоит в поляризации сил, выступавших за свержение прежних диктаторских режимов. Светские и левые партии сейчас активно выступают за продолжение процесса преобразований и говорят, что революция по сути только начинается. А вот консервативные и религиозные партии, как правило, считают, что все главное уже произошло. Такова, например, позиция египетских "братьев-мусульман", которые осудили проведение в стране последних "дней гнева".

Религиозные группы, похоже, уверены, что ветер перемен дул до сих пор в их паруса – и им не нужно, чтобы ветер менял направление. В Тунисе происходит нечто подобное, правда, в более мягкой форме. Там в эпицентре борьбы оказались сроки первых после свержения бен Али выборов. Религиозные и консервативные силы хотели бы провести их как можно раньше, а левые светские политики говорят о необходимости тщательной подготовки.

То есть, как видим, пути сторонников перемен в обеих странах начинают расходиться все более явным образом. И это позволяет сделать прогнозы относительно развития протестного движения в других государствах региона. Общее значение, скорее всего, имеет и развитие экономической ситуации в странах, проложивших дорогу "арабской весне". Революционные изменения ни в Египте ни в Тунисе не стали пока предвестниками более благополучной жизни для рядовых граждан. Скорее наоборот – ломка коррумпированной и олигархически ориентированной экономики носит болезненный характер. И не случайно на недавнем саммите "Большой восьмерки" в Довиле отдельным пунктом повестки дни стала экономическая помощь Египту и Тунису. К ней активно подключатся страны Залива.

Но пока эта помощь дойдет до рядового гражданина, пройдет время. А пока что экономические неурядицы способны еще больше поляризовать политическую жизнь в этих странах.

Обычно деньги – тем более большие – вкладываются под определенные гарантии. Но твердые гарантии в эпоху революционных перемен представить себе трудно.

Здравомыслящие представители западного истеблишмента понимают, что, во-первых, идущие в арабских странах процессы остановить нельзя. А во-вторых, они могут повернуть туда, куда Запад не планирует. Поэтому на Западе готовят почву для переговоров, а затем и сотрудничества с пришедшими к власти новыми силами, не исключая исламистов. Разумеется, тех, которые не исповедуют ярко выраженную антизападную идеологию. Крайне нежелательным для Запада – как и для Залива – было бы усиление связей арабских стран, переживающих изменения, с Ираном. Так что, помогая этим странам, они помогают прежде всего себе. А что касается денег – то их же не привезут в грузовиках и не передадут в один момент. Это будет многолетняя программа трансфертов на определенных бюрократических условиях и под определенные экономические гарантии. В любом случае тунисский и египетский примеры показывают, что трансформация сложившихся экономических систем будет долгой и непростой. И чтобы она вообще хоть как-то двигалась, нужны будут очень большие денежные вложения. В противном случае не только экономические, но и политические прогнозы будут весьма неопределенными – ситуация может повернуться в любую сторону.

Washington Post