Статьи, связанные с Тунисом
-
TUNISIEN_KIEV_MONASTIR
- Почетный тунисец
- Сообщения: 5738
- Зарегистрирован: 17 авг 2007, 02:00
-
TUNISIEN_KIEV_MONASTIR
- Почетный тунисец
- Сообщения: 5738
- Зарегистрирован: 17 авг 2007, 02:00
-
TUNISIEN_KIEV_MONASTIR
- Почетный тунисец
- Сообщения: 5738
- Зарегистрирован: 17 авг 2007, 02:00
-
TUNISIEN_KIEV_MONASTIR
- Почетный тунисец
- Сообщения: 5738
- Зарегистрирован: 17 авг 2007, 02:00
прямо как во сне. Хотелось бы дожить и увидеть все это своими глазами.
Статьи о Тунисе
Жительница Туниса родила шестерых близнецов, сообщает Le Figaro. Новорожденные – три мальчика и три девочки – появились на свет в воскресенье в клике Рабта в столице страны.
По словам доктора Башира Зуауи, проводившего многодетной матери операцию кесарева сечения, пять младенцев признаны абсолютно здоровыми, у шестого отмечена дыхательная недостаточность. Состояние женщины также не вызывает опасений.
Напомним, что некоторое время назад семерых младенцев – все они были признаны здоровыми – родила жительница Египта. Египтянка, уже имевшая троих дочерей, использовала стимулирующие овуляцию препараты в надежде родить наследника мужского пола. Об использовании каких-либо медикаментов жительницей Туниса в сообщении Figaro не упоминается.
По словам доктора Башира Зуауи, проводившего многодетной матери операцию кесарева сечения, пять младенцев признаны абсолютно здоровыми, у шестого отмечена дыхательная недостаточность. Состояние женщины также не вызывает опасений.
Напомним, что некоторое время назад семерых младенцев – все они были признаны здоровыми – родила жительница Египта. Египтянка, уже имевшая троих дочерей, использовала стимулирующие овуляцию препараты в надежде родить наследника мужского пола. Об использовании каких-либо медикаментов жительницей Туниса в сообщении Figaro не упоминается.
Найдено в июльском номере журнала "Вокруг света". На сайте журнала статья доступна в полном объеме, здесь привожу только отрывок, относящийся к Тунису.
У нас мало кто знает, что помимо десятков романов, навсегда вошедших в сокровищницу мировой литературы, известный французский писатель Александр Дюма (1802—1870) написал более 10 книг путевых очерков, отразив в них впечатления о поездках по Европе, Северной Африке и России в период с 1852 по 1858 год. Окрашенные свойственной Дюма доброй иронией, эти очерки представляют собой удивительное сочетание исторических экскурсов и тонких наблюдений, рассказов о достопримечательностях и кратких жизнеописаний замечательных людей. Снабженные подробными комментариями и переведенные на русский язык, они стали доступны российскому читателю благодаря издательству «Арт-Бизнес-Центр», выпускающему самое полное в мире 100-томное собрание сочинений Александра Дюма. В этом году путевые очерки выйдут отдельными изданиями в серии, названной словами писателя: «Путешествовать — значит жить!» Одной из первых в этой серии будет опубликована книга «Быстрый», или Танжер, Алжир и Тунис», в которой Дюма в увлекательной форме рассказывает о своем долгом путешествии по странам Северной Африки осенью 1846 года. Главы из нее с согласия издательства мы предлагаем сегодня читателям.
Усыпальница Людовика Святого
Посреди развалин римского Карфагена возвышается сооружение, похожее на арабский марабут; это гробница Людовика Святого. Вне всякого сомнения, такую форму ей придали намеренно: не усмотрев отличия между гробницей французского святого и гробницей святого мусульманского, арабы должны были чтить в равной степени и ту и другую.
События не обманули предвидения архитектора. Ныне в регентстве Туниса Людовик Святой является почти столь же чтимым марабутом, как Сиди-Фаталлах или Сиди-Абд-эль-Кадер.
Скажем несколько слов о благочестивой смерти, увенчавшей столь великую жизнь. В нашем «Путешествии на Синай» мы рассказали о крестовом походе в Египет, где Людовик IX потерпел поражение, которое было славнее любой победы. Покидая Святую землю, он поклялся, что вернется во Францию лишь на краткую передышку. Передышка затянулась: она длилась с 1255 по 1270 год. Людовику IX требовалось навести порядок в своем королевстве, он был болен, измучен, ослаб и не мог больше носить ни щит, ни латы, у него едва хватало сил приподнять меч — для завоевателя этого было уже недостаточно, зато для мученика хватало с избытком.
Поэтому, отбывая из Франции, он составил завещание: Агнессе, самой младшей из своих дочерей, он оставил десять тысяч ливров на замужество; что же касается троих своих сыновей, то он взял их с собой. Его сопровождали четыре или пять королей, за ним следовали самые знатные вельможи на свете: Карл Сицилийский, Эдуард Английский, короли Наварры и Арагона. Женщины оставили свою прялку и последовали с мужьями за море: графиня Бретонская, Иоланда Бургундская, Жанна Тулузская, Изабелла Французская, Амелия де Куртене.
Своей дочери Агнессе король оставил десять тысяч ливров, а своей жене, королеве Маргарите, — четыре тысячи, и эта «милая добрая королева, исполненная величайшей простоты», как сказал Роберт де Сенсерьо, и не просила большего.
Людовик IX взошел на корабль в Эг-Морте во вторник 1 июля 1270 года и приплыл к берегам Туниса в конце того же месяца.
В это время один мавританский государь отстраивал Карфаген, ибо то была эпоха, когда мавританская архитектура творила чудеса в Испании. Несколько домов уже стояли среди руин, и недавно законченный дворец возвышался на холме Бирса.
Людовик IX высадился, несмотря на угрозы мусульманского государя перерезать всех христиан, какие отыщутся в его владениях. Но не для того крестоносцы прибыли из таких дальних краев, чтобы отступить перед угрозой. Те, кто явился искать мученической смерти, не могли дрогнуть под страхом мученичества других.
Первая атака обрушилась на Карфаген — несчастный, едва воскресший город, труп, который восстал из могилы и который вынуждали туда вернуться. Город был взят, дворец захвачен; крестоносцы расположились на возвышенности, откуда были видны и Тунис, и море, и местоположение Утики вдалеке.
Тунис был укреплен, воинственное население Туниса составляли сто пятьдесят тысяч человек, Тунис можно было атаковать лишь после того, как французский король соберет все свои силы: в ожидании короля Сицилии пришлось окопаться на перешейке и ждать.
Дело было в начале августа: пылающее небо нависало над раскаленной землей; камни, разбросанные на поверхности земли, словно останки наполовину выкопанного из могилы города, отражали солнечные лучи, а море казалось расплавленным свинцом.
Мавры изобрели необычные метательные орудия: вместо того чтобы метать дротики и камни, они выбрасывали навстречу ветру, дующему из пустыни, тучи песка. Ветер гнал эти обжигающие частицы к лагерю крестоносцев: лил огненный дождь.
Тем временем в войске вспыхнула заразная болезнь; люди умирали сотнями; начали хоронить мертвых, но руки живых вскоре устали, и тогда трупы стали просто кидать в лагерные рвы.
Смерть не делала различий: граф де Монморанси, граф де Немур и граф де Вандом заболели и скончались; на руках короля сник и умер его любимый сын, герцог Неверский. В минуту кончины сына отец почувствовал, что поражен болезнью и он сам.
Почувствовать себя пораженным болезнью было равносильно предупреждению о необходимости готовиться к смерти. Бедствие не знало жалости, и Людовик не строил себе никаких иллюзий. Он лег, но, будучи уверен в том, что ему больше не подняться, лег на ложе из пепла.
Было это утром 25 августа. Людовик вытянулся на земле, скрестив на груди руки и устремив глаза к небу. Умирающие, но пока еще не настолько ослабевшие, как их король, дотащились до него и образовали круг. За этим первым кругом выстроились солдаты, остававшиеся в добром здравии: они стояли с оружием в руках.
Вдалеке, на лазурном зеркале моря, показалось что-то вроде стаи серебристых и розовых чаек — то были паруса флота короля Сицилии.
Людовика причастили; он приподнялся на коленях, встречая Бога, который спускался к нему в ожидании, пока он сам отправится к Богу. Затем король снова лег и застыл, наполовину прикрыв глаза и тихо молясь.
Внезапно он приподнялся без посторонней помощи, глубоко вздохнул и отчетливо произнес такие слова: «Господь, я войду в твой дом и буду поклоняться тебе в твоем святом храме». И тут же упал, испустив дух. Было три часа пополудни.
Сицилийский флот приблизился настолько, что можно было расслышать радостные звуки фанфар, возвещавших о его прибытии. Когда Карл причалил, его брат уже два часа как был мертв. Он потребовал отдать ему внутренности святого короля и получил их; они находятся в обители Монреале близ Палермо. Сердце же короля и его останки были доставлены во Францию.
В течение 560 лет ничто не указывало благочестивому французскому паломнику место, где скончался Людовик Святой; там не стояло никакого креста; эта вражеская и вероломная земля, похоже, отказывалась хранить след столь знаменательного события.
Однако около 1820 года по приказу короля Карла X начались переговоры между французским консульством и беем Хусейном. Франция желала воздвигнуть алтарь на том месте, где так долго отсутствовала гробница.
Разрешение от бея на это было получено, но тут случилась революция 1830 года. На трон взошел Луи Филипп. Он тоже был потомком Людовика Святого. Воспользовавшись обстоятельствами, он направил архитектора с приказанием отыскать место, где святой король испустил последний вздох, и возвести на этом месте гробницу.
Однако напрасно г-н Журден — таково было имя архитектора, на которого возложили столь благочестивую миссию, — так вот, повторяю, напрасно г-н Журден пытался отыскать что-либо определенное в рассказах историков и расплывчатых легендах веков. Он и Жюль де Лессепс удовольствовались тем, что выбрали самое красивое, самое заметное место, где им самим хотелось бы умереть, окажись они в положении святого короля, и в облюбованном ими месте была воздвигнута гробница.
Она расположена на холме, куда поднимаешься, спотыкаясь о смешанные обломки мрамора и мозаики. Возможно, архитектору и Жюлю де Лессепсу помог случай, и эти обломки являются развалинами дворца, лежа у дверей которого суждено было умереть Людовику Святому.
Во всяком случае, нет ничего восхитительнее картины, открывающейся глазам паломника, который в задумчивости садится там, где, возможно, лежал умирающий Людовик Святой.
На севере — сияющее в лучах солнца море; на востоке — Свинцовые горы, темные и мрачные, под стать своему названию; на юге — Тунис, белый, будто высеченный в меловом карьере город; на западе — долина, вздыбившаяся круглыми холмами, на вершине которых вырисовываются марабуты и арабские деревни.
И еще эхо, повторяющее имена Дидоны, Энея, Ярбы, Магона, Гамилькара, Ганнибала, Сципиона, Суллы, Мария, Катона Утического, Цезаря, Гензериха и Людовика Святого.
Мы вошли за ограду, которой обнесено это сооружение. Помнится, я говорил уже, что по форме гробница напоминает арабские марабуты. Возможно, как мы опять-таки говорили, на такую предосторожность архитектора подтолкнуло знание страны.
Стены ограды покрыты вделанными в них обломками: это обломки ваз, колонн, статуй. Среди этих фрагментов — прекрасно сохранившийся, дивной работы торс статуи.
Внутренность гробницы покрыта резьбой на арабский манер. Рисунки соотносятся с теми, что украшают Альгамбру в Гранаде и Алькасар в Севилье, так же, как стиль Людовика XV соотносится со стилем Ренессанса. Я справился у сторожа, старого французского солдата, кто выполнил эту резьбу, и он ответил, что это работа тунисского художника по имени Юнис.
Внутри здания смотреть особо не на что, зато, быть может, есть о чем подумать; однако трудно думать в присутствии пяти или шести человек. Сегодня, когда я пишу эти строки у себя в кабинете, за своим письменным столом, среди уличного шума, на перепутье между тем, что осталось в памяти от вчерашнего дня и событиями сегодняшнего дня, я многое бы отдал, чтобы часа два спокойно поразмышлять в одиночестве у дверей гробницы Людовика Святого.
Мы спустились обратно на берег. Казалось, все живое вымерло среди окружающих развалин. Нет ни единого жаворонка в полях, ни единой чайки на морском берегу; тут царит не только бесплодие, но и проклятие, здесь погребен город, останки которого выступают из земли; кое-где проглядывает узенькая полоска плодородной почвы, отвоеванная земледелием у всех этих древних обломков: на этой полоске земли полуголый араб погоняет двух маленьких тощих волов, запряженных в плуг античной формы. У береговой кромки, следуя движению волн, перекатываются, подобно хрупким тростинкам, колонны белого и красного мрамора; то тут, то там на поверхности моря возникает черный островок, некое старинное сооружение — его с нескончаемым, терпеливым ропотом вечности гложет море; наконец, весь этот унылый пейзаж венчает мавританская деревушка Сиди-Бу-Саид.
О! Признаюсь, тут я страшно пожалел, что наши два художника остались в Тунисе. Как Жиро с его острым, всеохватывающим взглядом набросал бы эту чудесную картину; как Буланже с его глубокой, меланхоличной душой слился бы с этой великой скорбью!
Я отошел в сторону, чтобы уединиться, и лег у берега моря, которое вот уже тысячу лет перекатывает колонны из яшмы и порфира, словно вырванные с корнем водоросли; у берега моря, которое будет перекатывать их, быть может, еще тысячу лет. И мне почудилось, будто в несмолкаемом шуме волн я услышал стон минувших веков! Какой живой город может похвалиться тем, что он населен так, как твои руины, Карфаген! Чей голос, каким бы мощным он ни был, может похвалиться такой громозвучностью, как твое молчание!
Не знаю, сколько времени провел я так, сближая два берега Средиземного моря, соединяя в одной и той же грезе Африку и Европу; воскрешая в памяти Париж с его шумом, балами, спектаклями, с его культурой; спрашивая себя, что делают мои друзья, что делаете Вы, сударыня, пока я думаю о Вас со смутной и сладостной грустью путника, — как вдруг услышал зов Александра.
Подобно человеку, который наполовину дремлет и чувствует, что его сон ускользнет от него при пробуждении, я сначала не ответил; я был похож на того, кто, отыскав сокровище, нагружает на себя столько золота, сколько может унести: так и я наполнял свое сердце печалью, а память — воспоминаниями.
В двадцати шагах от меня послышались два выстрела, и в то же время в двух или трех различных местах прозвучало мое имя. На этот раз нельзя было не ответить на зов: обо мне начали беспокоиться. Я встал и в свою очередь закричал, размахивая платком.
В конце мола, расположенного примерно в четверти льё от нас, подавала сигналы лодка. То был ялик капитана «Монтесумы», приплывший за нами; нас ожидали на борту к завтраку.
Мы проследовали по старинной разрушенной набережной; затем обогнули два огромных провала, на дне которых среди нескольких тростинок барахтались в грязи три или четыре болотных кулика.
Эти два провала, по словам ученых, были древней гаванью древнего Карфагена, ширина входа в которую со стороны моря составляла шестьдесят футов и которая запиралась железными цепями. Первый провал был торговой гаванью, второй — военной.
О! Если бы у меня не было опасения наскучить Вам, сударыня, с каким удовольствием я процитировал бы Полибия, Саллюстия, Страбона, Аппиана, доктора Шоу и доктора Эструпа!
Однако, признаться, с еще большим удовольствием я готов поведать Вам, что именно здесь взошел на корабль Юсуф, которого Вы прекрасно знаете, — наш храбрый и остроумный Юсуф, — а случилось это прекрасным октябрьским вечером 1830 года, после некоего приключения, о котором, право, не знаю, следует ли мне говорить теперь, ведь Юсуф недавно женился, словно самый простой смертный, на юной, прекрасной и остроумной парижанке.
Но, честное слово, путешественники всегда так нескромны, а поскольку именно по этой причине они и занимательны, я, признаюсь, предпочитаю скорее быть нескромным, нежели скучным.
Однажды французский консул г-н Матьё де Лессепс увидел, что в консульство явился красивый молодой человек лет двадцати — двадцати двух, облаченный в арабский наряд, который ему пришлось носить чуть ли не с рождения, хотя рожден он был в Ливорно или на острове Эльба. То был Юсуф, любимец бея и один из офицеров баш-мамелюка. Как в «Тысяче и одной ночи», смиренный раб осмелился поднять глаза на принцессу Кабуру, дочь бея Хусейна.
Со своей стороны принцесса Кабура, опять-таки как в «Тысяче и одной ночи», снизошла до того, что удостоила взглядом своего смиренного раба.
К несчастью, на пути к соединению двух влюбленных стояло множество препятствий, существующих на Востоке. В итоге в первый же день, когда молодой офицер проник в комнату принцессы, его застал там один раб. Раб доложил обо всем, что он видел, бею, и бей заставил его подписать показания.
Выйдя из покоев бея, раб должен был пройти мимо комнаты Юсуфа. Юсуф поджидал раба. Он перехватил его по дороге, увлек в свою комнату и закрыл за ним дверь. Послышался звон оружия, крики, потом все смолкло.
Через два часа принцесса Кабура получила корзину цветов. Подняв цветы, она обнаружила под ними руку, язык и глаз. К этому необычному подарку была приложена следующая записка:
«Посылаю Вам глаз, который подсматривал за Вами, язык, который предал Вас, руку, которая донесла на Вас».
Что же касается Юсуфа, то он не стал дожидаться ответа принцессы и, как мы уже говорили, укрылся в консульстве.
Господин Матьё де Лессепс поспешил отправить Юсуфа, которого он давно знал и очень любил, в Марсу, в свой загородный дом, расположенный на берегу моря, а затем поручил своему сыну Фердинанду де Лессепсу, ныне послу в Мадриде, позаботиться об отплытии беглеца.
Через три дня к берегу причалила лодка с корвета «Байоннез», чтобы забрать Юсуфа. Но берег охраняли; Юсуфа хотели арестовать, и он, хотя и был один против десяти, выхватил свой ятаган, собираясь воспользоваться этим арабским оружием, которым так отлично умел владеть.
Господин Фердинанд де Лессепс остановил его, встав между ним и береговой охраной, так что Юсуф под покровительством сына консула смог сесть в лодку. Письмо, данное ему г-ном Матьё де Лессепсем для маршала Клозеля, открыло перед ним карьеру, которую он прошел с такой славой.
Возможно, рассказанная мною история не более чем легенда, однако в Тунисе ее считают подлинной.
...
У нас мало кто знает, что помимо десятков романов, навсегда вошедших в сокровищницу мировой литературы, известный французский писатель Александр Дюма (1802—1870) написал более 10 книг путевых очерков, отразив в них впечатления о поездках по Европе, Северной Африке и России в период с 1852 по 1858 год. Окрашенные свойственной Дюма доброй иронией, эти очерки представляют собой удивительное сочетание исторических экскурсов и тонких наблюдений, рассказов о достопримечательностях и кратких жизнеописаний замечательных людей. Снабженные подробными комментариями и переведенные на русский язык, они стали доступны российскому читателю благодаря издательству «Арт-Бизнес-Центр», выпускающему самое полное в мире 100-томное собрание сочинений Александра Дюма. В этом году путевые очерки выйдут отдельными изданиями в серии, названной словами писателя: «Путешествовать — значит жить!» Одной из первых в этой серии будет опубликована книга «Быстрый», или Танжер, Алжир и Тунис», в которой Дюма в увлекательной форме рассказывает о своем долгом путешествии по странам Северной Африки осенью 1846 года. Главы из нее с согласия издательства мы предлагаем сегодня читателям.
Усыпальница Людовика Святого
Посреди развалин римского Карфагена возвышается сооружение, похожее на арабский марабут; это гробница Людовика Святого. Вне всякого сомнения, такую форму ей придали намеренно: не усмотрев отличия между гробницей французского святого и гробницей святого мусульманского, арабы должны были чтить в равной степени и ту и другую.
События не обманули предвидения архитектора. Ныне в регентстве Туниса Людовик Святой является почти столь же чтимым марабутом, как Сиди-Фаталлах или Сиди-Абд-эль-Кадер.
Скажем несколько слов о благочестивой смерти, увенчавшей столь великую жизнь. В нашем «Путешествии на Синай» мы рассказали о крестовом походе в Египет, где Людовик IX потерпел поражение, которое было славнее любой победы. Покидая Святую землю, он поклялся, что вернется во Францию лишь на краткую передышку. Передышка затянулась: она длилась с 1255 по 1270 год. Людовику IX требовалось навести порядок в своем королевстве, он был болен, измучен, ослаб и не мог больше носить ни щит, ни латы, у него едва хватало сил приподнять меч — для завоевателя этого было уже недостаточно, зато для мученика хватало с избытком.
Поэтому, отбывая из Франции, он составил завещание: Агнессе, самой младшей из своих дочерей, он оставил десять тысяч ливров на замужество; что же касается троих своих сыновей, то он взял их с собой. Его сопровождали четыре или пять королей, за ним следовали самые знатные вельможи на свете: Карл Сицилийский, Эдуард Английский, короли Наварры и Арагона. Женщины оставили свою прялку и последовали с мужьями за море: графиня Бретонская, Иоланда Бургундская, Жанна Тулузская, Изабелла Французская, Амелия де Куртене.
Своей дочери Агнессе король оставил десять тысяч ливров, а своей жене, королеве Маргарите, — четыре тысячи, и эта «милая добрая королева, исполненная величайшей простоты», как сказал Роберт де Сенсерьо, и не просила большего.
Людовик IX взошел на корабль в Эг-Морте во вторник 1 июля 1270 года и приплыл к берегам Туниса в конце того же месяца.
В это время один мавританский государь отстраивал Карфаген, ибо то была эпоха, когда мавританская архитектура творила чудеса в Испании. Несколько домов уже стояли среди руин, и недавно законченный дворец возвышался на холме Бирса.
Людовик IX высадился, несмотря на угрозы мусульманского государя перерезать всех христиан, какие отыщутся в его владениях. Но не для того крестоносцы прибыли из таких дальних краев, чтобы отступить перед угрозой. Те, кто явился искать мученической смерти, не могли дрогнуть под страхом мученичества других.
Первая атака обрушилась на Карфаген — несчастный, едва воскресший город, труп, который восстал из могилы и который вынуждали туда вернуться. Город был взят, дворец захвачен; крестоносцы расположились на возвышенности, откуда были видны и Тунис, и море, и местоположение Утики вдалеке.
Тунис был укреплен, воинственное население Туниса составляли сто пятьдесят тысяч человек, Тунис можно было атаковать лишь после того, как французский король соберет все свои силы: в ожидании короля Сицилии пришлось окопаться на перешейке и ждать.
Дело было в начале августа: пылающее небо нависало над раскаленной землей; камни, разбросанные на поверхности земли, словно останки наполовину выкопанного из могилы города, отражали солнечные лучи, а море казалось расплавленным свинцом.
Мавры изобрели необычные метательные орудия: вместо того чтобы метать дротики и камни, они выбрасывали навстречу ветру, дующему из пустыни, тучи песка. Ветер гнал эти обжигающие частицы к лагерю крестоносцев: лил огненный дождь.
Тем временем в войске вспыхнула заразная болезнь; люди умирали сотнями; начали хоронить мертвых, но руки живых вскоре устали, и тогда трупы стали просто кидать в лагерные рвы.
Смерть не делала различий: граф де Монморанси, граф де Немур и граф де Вандом заболели и скончались; на руках короля сник и умер его любимый сын, герцог Неверский. В минуту кончины сына отец почувствовал, что поражен болезнью и он сам.
Почувствовать себя пораженным болезнью было равносильно предупреждению о необходимости готовиться к смерти. Бедствие не знало жалости, и Людовик не строил себе никаких иллюзий. Он лег, но, будучи уверен в том, что ему больше не подняться, лег на ложе из пепла.
Было это утром 25 августа. Людовик вытянулся на земле, скрестив на груди руки и устремив глаза к небу. Умирающие, но пока еще не настолько ослабевшие, как их король, дотащились до него и образовали круг. За этим первым кругом выстроились солдаты, остававшиеся в добром здравии: они стояли с оружием в руках.
Вдалеке, на лазурном зеркале моря, показалось что-то вроде стаи серебристых и розовых чаек — то были паруса флота короля Сицилии.
Людовика причастили; он приподнялся на коленях, встречая Бога, который спускался к нему в ожидании, пока он сам отправится к Богу. Затем король снова лег и застыл, наполовину прикрыв глаза и тихо молясь.
Внезапно он приподнялся без посторонней помощи, глубоко вздохнул и отчетливо произнес такие слова: «Господь, я войду в твой дом и буду поклоняться тебе в твоем святом храме». И тут же упал, испустив дух. Было три часа пополудни.
Сицилийский флот приблизился настолько, что можно было расслышать радостные звуки фанфар, возвещавших о его прибытии. Когда Карл причалил, его брат уже два часа как был мертв. Он потребовал отдать ему внутренности святого короля и получил их; они находятся в обители Монреале близ Палермо. Сердце же короля и его останки были доставлены во Францию.
В течение 560 лет ничто не указывало благочестивому французскому паломнику место, где скончался Людовик Святой; там не стояло никакого креста; эта вражеская и вероломная земля, похоже, отказывалась хранить след столь знаменательного события.
Однако около 1820 года по приказу короля Карла X начались переговоры между французским консульством и беем Хусейном. Франция желала воздвигнуть алтарь на том месте, где так долго отсутствовала гробница.
Разрешение от бея на это было получено, но тут случилась революция 1830 года. На трон взошел Луи Филипп. Он тоже был потомком Людовика Святого. Воспользовавшись обстоятельствами, он направил архитектора с приказанием отыскать место, где святой король испустил последний вздох, и возвести на этом месте гробницу.
Однако напрасно г-н Журден — таково было имя архитектора, на которого возложили столь благочестивую миссию, — так вот, повторяю, напрасно г-н Журден пытался отыскать что-либо определенное в рассказах историков и расплывчатых легендах веков. Он и Жюль де Лессепс удовольствовались тем, что выбрали самое красивое, самое заметное место, где им самим хотелось бы умереть, окажись они в положении святого короля, и в облюбованном ими месте была воздвигнута гробница.
Она расположена на холме, куда поднимаешься, спотыкаясь о смешанные обломки мрамора и мозаики. Возможно, архитектору и Жюлю де Лессепсу помог случай, и эти обломки являются развалинами дворца, лежа у дверей которого суждено было умереть Людовику Святому.
Во всяком случае, нет ничего восхитительнее картины, открывающейся глазам паломника, который в задумчивости садится там, где, возможно, лежал умирающий Людовик Святой.
На севере — сияющее в лучах солнца море; на востоке — Свинцовые горы, темные и мрачные, под стать своему названию; на юге — Тунис, белый, будто высеченный в меловом карьере город; на западе — долина, вздыбившаяся круглыми холмами, на вершине которых вырисовываются марабуты и арабские деревни.
И еще эхо, повторяющее имена Дидоны, Энея, Ярбы, Магона, Гамилькара, Ганнибала, Сципиона, Суллы, Мария, Катона Утического, Цезаря, Гензериха и Людовика Святого.
Мы вошли за ограду, которой обнесено это сооружение. Помнится, я говорил уже, что по форме гробница напоминает арабские марабуты. Возможно, как мы опять-таки говорили, на такую предосторожность архитектора подтолкнуло знание страны.
Стены ограды покрыты вделанными в них обломками: это обломки ваз, колонн, статуй. Среди этих фрагментов — прекрасно сохранившийся, дивной работы торс статуи.
Внутренность гробницы покрыта резьбой на арабский манер. Рисунки соотносятся с теми, что украшают Альгамбру в Гранаде и Алькасар в Севилье, так же, как стиль Людовика XV соотносится со стилем Ренессанса. Я справился у сторожа, старого французского солдата, кто выполнил эту резьбу, и он ответил, что это работа тунисского художника по имени Юнис.
Внутри здания смотреть особо не на что, зато, быть может, есть о чем подумать; однако трудно думать в присутствии пяти или шести человек. Сегодня, когда я пишу эти строки у себя в кабинете, за своим письменным столом, среди уличного шума, на перепутье между тем, что осталось в памяти от вчерашнего дня и событиями сегодняшнего дня, я многое бы отдал, чтобы часа два спокойно поразмышлять в одиночестве у дверей гробницы Людовика Святого.
Мы спустились обратно на берег. Казалось, все живое вымерло среди окружающих развалин. Нет ни единого жаворонка в полях, ни единой чайки на морском берегу; тут царит не только бесплодие, но и проклятие, здесь погребен город, останки которого выступают из земли; кое-где проглядывает узенькая полоска плодородной почвы, отвоеванная земледелием у всех этих древних обломков: на этой полоске земли полуголый араб погоняет двух маленьких тощих волов, запряженных в плуг античной формы. У береговой кромки, следуя движению волн, перекатываются, подобно хрупким тростинкам, колонны белого и красного мрамора; то тут, то там на поверхности моря возникает черный островок, некое старинное сооружение — его с нескончаемым, терпеливым ропотом вечности гложет море; наконец, весь этот унылый пейзаж венчает мавританская деревушка Сиди-Бу-Саид.
О! Признаюсь, тут я страшно пожалел, что наши два художника остались в Тунисе. Как Жиро с его острым, всеохватывающим взглядом набросал бы эту чудесную картину; как Буланже с его глубокой, меланхоличной душой слился бы с этой великой скорбью!
Я отошел в сторону, чтобы уединиться, и лег у берега моря, которое вот уже тысячу лет перекатывает колонны из яшмы и порфира, словно вырванные с корнем водоросли; у берега моря, которое будет перекатывать их, быть может, еще тысячу лет. И мне почудилось, будто в несмолкаемом шуме волн я услышал стон минувших веков! Какой живой город может похвалиться тем, что он населен так, как твои руины, Карфаген! Чей голос, каким бы мощным он ни был, может похвалиться такой громозвучностью, как твое молчание!
Не знаю, сколько времени провел я так, сближая два берега Средиземного моря, соединяя в одной и той же грезе Африку и Европу; воскрешая в памяти Париж с его шумом, балами, спектаклями, с его культурой; спрашивая себя, что делают мои друзья, что делаете Вы, сударыня, пока я думаю о Вас со смутной и сладостной грустью путника, — как вдруг услышал зов Александра.
Подобно человеку, который наполовину дремлет и чувствует, что его сон ускользнет от него при пробуждении, я сначала не ответил; я был похож на того, кто, отыскав сокровище, нагружает на себя столько золота, сколько может унести: так и я наполнял свое сердце печалью, а память — воспоминаниями.
В двадцати шагах от меня послышались два выстрела, и в то же время в двух или трех различных местах прозвучало мое имя. На этот раз нельзя было не ответить на зов: обо мне начали беспокоиться. Я встал и в свою очередь закричал, размахивая платком.
В конце мола, расположенного примерно в четверти льё от нас, подавала сигналы лодка. То был ялик капитана «Монтесумы», приплывший за нами; нас ожидали на борту к завтраку.
Мы проследовали по старинной разрушенной набережной; затем обогнули два огромных провала, на дне которых среди нескольких тростинок барахтались в грязи три или четыре болотных кулика.
Эти два провала, по словам ученых, были древней гаванью древнего Карфагена, ширина входа в которую со стороны моря составляла шестьдесят футов и которая запиралась железными цепями. Первый провал был торговой гаванью, второй — военной.
О! Если бы у меня не было опасения наскучить Вам, сударыня, с каким удовольствием я процитировал бы Полибия, Саллюстия, Страбона, Аппиана, доктора Шоу и доктора Эструпа!
Однако, признаться, с еще большим удовольствием я готов поведать Вам, что именно здесь взошел на корабль Юсуф, которого Вы прекрасно знаете, — наш храбрый и остроумный Юсуф, — а случилось это прекрасным октябрьским вечером 1830 года, после некоего приключения, о котором, право, не знаю, следует ли мне говорить теперь, ведь Юсуф недавно женился, словно самый простой смертный, на юной, прекрасной и остроумной парижанке.
Но, честное слово, путешественники всегда так нескромны, а поскольку именно по этой причине они и занимательны, я, признаюсь, предпочитаю скорее быть нескромным, нежели скучным.
Однажды французский консул г-н Матьё де Лессепс увидел, что в консульство явился красивый молодой человек лет двадцати — двадцати двух, облаченный в арабский наряд, который ему пришлось носить чуть ли не с рождения, хотя рожден он был в Ливорно или на острове Эльба. То был Юсуф, любимец бея и один из офицеров баш-мамелюка. Как в «Тысяче и одной ночи», смиренный раб осмелился поднять глаза на принцессу Кабуру, дочь бея Хусейна.
Со своей стороны принцесса Кабура, опять-таки как в «Тысяче и одной ночи», снизошла до того, что удостоила взглядом своего смиренного раба.
К несчастью, на пути к соединению двух влюбленных стояло множество препятствий, существующих на Востоке. В итоге в первый же день, когда молодой офицер проник в комнату принцессы, его застал там один раб. Раб доложил обо всем, что он видел, бею, и бей заставил его подписать показания.
Выйдя из покоев бея, раб должен был пройти мимо комнаты Юсуфа. Юсуф поджидал раба. Он перехватил его по дороге, увлек в свою комнату и закрыл за ним дверь. Послышался звон оружия, крики, потом все смолкло.
Через два часа принцесса Кабура получила корзину цветов. Подняв цветы, она обнаружила под ними руку, язык и глаз. К этому необычному подарку была приложена следующая записка:
«Посылаю Вам глаз, который подсматривал за Вами, язык, который предал Вас, руку, которая донесла на Вас».
Что же касается Юсуфа, то он не стал дожидаться ответа принцессы и, как мы уже говорили, укрылся в консульстве.
Господин Матьё де Лессепс поспешил отправить Юсуфа, которого он давно знал и очень любил, в Марсу, в свой загородный дом, расположенный на берегу моря, а затем поручил своему сыну Фердинанду де Лессепсу, ныне послу в Мадриде, позаботиться об отплытии беглеца.
Через три дня к берегу причалила лодка с корвета «Байоннез», чтобы забрать Юсуфа. Но берег охраняли; Юсуфа хотели арестовать, и он, хотя и был один против десяти, выхватил свой ятаган, собираясь воспользоваться этим арабским оружием, которым так отлично умел владеть.
Господин Фердинанд де Лессепс остановил его, встав между ним и береговой охраной, так что Юсуф под покровительством сына консула смог сесть в лодку. Письмо, данное ему г-ном Матьё де Лессепсем для маршала Клозеля, открыло перед ним карьеру, которую он прошел с такой славой.
Возможно, рассказанная мною история не более чем легенда, однако в Тунисе ее считают подлинной.
...
Даже если вас съели, у вас все равно есть два выхода...
http://www.tunisie.ru/modules.php?name= ... &start=105Вейла писал(а):В "Туризм и отдых" №4 за 2008 г. вышла статья "Тунис: Нерастворимый мираж счастья".В электронном виде статьи нет
Помните?
Так вот, автор той статьи, Константин Банников, встряхнул свои зимние воспоминания о Тунисе и фотки и порадовал еще одной под названием «Стихии Туниса». "Туризм и отдых № 38(524) сентябрь 2008. Занятное совпадение – такое же расположение фотографий: дельтаплан слева, караван с высоты птичьего полета справа.
Интересно читать, потому что это мужской взгляд на Тунис, хоть статья и начинается с рекламы талассо. Женщина написала бы по-другому.
Я заценила: «Прогуливаясь… по кромке прибоя, очищаешься от остатков офисных шлаков, замусоривших подсознание». Там есть еще одна философская фраза про переоценку ценностей…
Надеюсь, что электронном виде первая статья уже есть, а вторую можно найти в журнале, который стоит купить еще и потому, что там есть приглашение на туристическую выставку с 1 по 3 октября на Красной Пресне (Москва).
И еще: название «Тунис. Нерастворимый мираж счастья» - это очень, очень верно! Именно нерастворимый, именно мираж счастья.
Вышла новая книга писателя Вацлава Михальского
Первый роман Михальского «Весна в Карфагене», вышедший в 2002 году, был удостоен Государственной премии. Последовавшие за ним «Для радости нужны двое», «Одинокому везде пустыня» и «Храм согласия» привлекли внимание широкого круга читателей и кинокомпаний, предлагающих снять фильм.
Про романы Михальского очень точно сказал Игорь Моисеев: «это - классика». Захватывающий сюжет, отличное знание исторического материала, яркие образы героев в купе с великолепным владением русским литературным языком завораживают читателя.
Исторический материал, собранный Вацлавом Михальским, уникален. Например, практически никто не знает, что одна из наших соотечественниц-эмигранток напрямую повлияла на результаты Африканской кампании Роммеля и дату высадки союзников в Европе. А ведь эти факты подтверждены историческими документами и взяты из жизни реальных прототипов романа.
Ссылка, по которой можно прочитать перечисленные
произведения имеется. Обращайтесь в личку. Рекомендую всем
Первый роман Михальского «Весна в Карфагене», вышедший в 2002 году, был удостоен Государственной премии. Последовавшие за ним «Для радости нужны двое», «Одинокому везде пустыня» и «Храм согласия» привлекли внимание широкого круга читателей и кинокомпаний, предлагающих снять фильм.
Про романы Михальского очень точно сказал Игорь Моисеев: «это - классика». Захватывающий сюжет, отличное знание исторического материала, яркие образы героев в купе с великолепным владением русским литературным языком завораживают читателя.
Исторический материал, собранный Вацлавом Михальским, уникален. Например, практически никто не знает, что одна из наших соотечественниц-эмигранток напрямую повлияла на результаты Африканской кампании Роммеля и дату высадки союзников в Европе. А ведь эти факты подтверждены историческими документами и взяты из жизни реальных прототипов романа.
Ссылка, по которой можно прочитать перечисленные
произведения имеется. Обращайтесь в личку. Рекомендую всем
Последний раз редактировалось Almaz 25 сен 2008, 10:49, всего редактировалось 1 раз.
Будь собой, все остальные роли уже заняты (Оскар Уайльд)
Издание «Нью-Йорк Таймс» опубликовал рейтинг наиболее перспективных и развивающихся туристических государств, где Тунис занял третье место среди 53 стран. Эту страну, бывшую французской колонией, в 2007 году посетило более 7 млн. туристов, и ее туристический потенциал растет с каждым годом, а вместе с этим активно развивается рынок недвижимости, особенно сегмент офисных, гостиничных и торговых площадей.
Большинство крупных проектов в Тунисе разрабатывается компаниями из ОАЭ. Компания Sama Dubai совместно с правительством Туниса запустила проект стоимостью 14 млрд. долларов, согласно которому предусматривается строительство целого столичного города-сателлита под названием Century City или Mediterranean Gate. На площади в 800 га будут размещены офисы более 2500 фирм, торгово-развлекательные комплексы, 14 отелей класса люкс и жилые дома. Для реализации проекта потребуется не менее 15 лет.
Также в Тунисе идет активное развитие гольф-клубов. Эксперты считают, что через несколько лет инвестиционные потоки из Морокко, Турции и Египта переметнутся в Тунис, т.к. страна является экзотичной и может предложить европейский образ жизни для людей с высокими запросами."
Большинство крупных проектов в Тунисе разрабатывается компаниями из ОАЭ. Компания Sama Dubai совместно с правительством Туниса запустила проект стоимостью 14 млрд. долларов, согласно которому предусматривается строительство целого столичного города-сателлита под названием Century City или Mediterranean Gate. На площади в 800 га будут размещены офисы более 2500 фирм, торгово-развлекательные комплексы, 14 отелей класса люкс и жилые дома. Для реализации проекта потребуется не менее 15 лет.
Также в Тунисе идет активное развитие гольф-клубов. Эксперты считают, что через несколько лет инвестиционные потоки из Морокко, Турции и Египта переметнутся в Тунис, т.к. страна является экзотичной и может предложить европейский образ жизни для людей с высокими запросами."
Будь собой, все остальные роли уже заняты (Оскар Уайльд)
-
aleksandre
- Почетный тунисец
- Сообщения: 6310
- Зарегистрирован: 03 апр 2007, 02:00
- Откуда: Москва
Нашел интересную статью о достопримечательностях Туниса, в числе которых, кстати, автором выделяется и отель Fourati (отмечается даже о несбывшихся планах, связанных с этим отелем).
Форпост атлантов.
Мы не знаем, придумал ли Платон Атлантиду или она была на самом деле, но то, что корабли атлантов приплывали к берегам Туниса, — это уж точно. Не будем гадать, где погрузился в пучину океана огромный остров — об этом уже два тысячелетия, с тех пор как Платон написал свои диалоги «Тимей» и «Критий», спорят ученые. Но есть простой факт — первый океан, название которому дало человечество, был Атлантический. Атланты были храбрые воины, они завоевали большую часть африканского побережья и строили там свои города. Возможно, Тунис и был главным форпостом атлантов. Сохранилось ли там что-нибудь от них? Нет, мы знали, что ничего не сохранилось, — археологи хорошо изучили это побережье. Но само существование неведомой земли до сих пор тревожит наше воображение...
Хаммамет. Отель «Фурати»
Была ночь. Вдоль дороги, ведущей к побережью, как привидения, мелькали огромные африканские деревья. Уже розовели вершины Атласских гор, похожие на затаившихся в ночи динозавров. Над горами, стряхиваемые иногда «дворниками», таяли в наступавшем рассвете огромные африканские звезды. Ветер, залетающий в машину, уже пах морем.
Из темноты выплыли три сирены, купающиеся в сверкающих брызгах фонтана.
— А вот и Хаммамет! — сказал Саша. — Здесь никогда нет изнуряющей африканской жары.
Саша — президент туристского агентства «Алекс». Он приехал нас встречать вместе с женой Таней. Африка нам открылась совсем не такой, какой мы представляли ее по детским книгам, — с ужасающе жарким климатом, кровожадными крокодилами и смертельными мухами цеце, с яркими устрашающими нарядами чернокожих охотников и воинов, которые под удары боевых барабанов отправляются на охоту. Эта Африка была с синим, дышащим покоем Средиземным морем, с легким дуновением утреннего бриза в тени пальмовых аллей, с современным комфортабельным отелем, где у входа поджидал по-королевски осанистый привратник. А воины-туземцы предстали перед нами в боев в красных фирменных тужурках.
— Я считаю, что отель «Фурати» один из лучших на побережье. Впрочем, поживете — увидите сами, — сказал Саша, оставляя нас наедине с шумом долгожданного Средиземного моря.
И мы увидели.
В Хаммомете никогда не бывает изнуряющей африканской жары.— Отель «Фурати» построил еще мой отец, — рассказывал нам мсье Камел Фурати, любезный хозяин, пригласивший нас познакомиться с достопримечательностями Туниса. — Он словно предвидел, что и Тунис, и Хаммамет станут одними из лучших курортов. До конца восьмидесятых приезжали только французы и немцы, немного англичан, а русских не было вовсе. И вот теперь можно смело сказать: большой дебют русского туризма в Тунисе состоялся. У вас, у русских, всегда полно идей и неожиданных проектов. Меньше года назад сюда приезжала делегация кинематографистов из Москвы. Лаврентьев, ее руководитель, предложил превратить один из корпусов отеля в Дом творчества для художников, писателей, людей театра и кино, журналистов.
— Вместе с Александром Фоминым, — продолжал Камел Фурати, — специально для творческих людей мы разрабатываем индивидуальные маршруты путешествий, среди которых такие жемчужины Туниса — да-да, я не преувеличиваю, как Дугга и Эль-Джем. Туда редко ездят обычные туристы...
В средневековой медине можно купить все, что только есть в восточном мире.Впрочем, до поездки в Дуггу, которую нам обещали Саша и Таня, у нас еще было время. Время для отдыха, сладкого ничегонеделания, купания и пляжа.
А потом был Хаммамет, медина — старинная арабская крепость, стоящая в самом центре города. До нее мы шли пешком, вдоль моря, минуя пляжи и отели, минуя «страшное» место с зыбучими песками и крохотные причалы с рыбацкими лодками.
Узкие, темные, спрятавшиеся от яркого солнца улочки медины словно были созданы для того, чтобы в них заблудиться. Их безмолвие и покой оказались странным Зазеркальем открываемой нами Африки. В немоту улиц-ущелий, где царствовали лишь похожие на рысей кошки, вдруг врывались неистовые крики торговцев. Серебро и ткани, геометрические узоры ковров, кожу и керамику стерегли грозные игрушки-воины в сатиновых шароварах и с обнаженными кривыми саблями.
Вечером парк отеля сверкал огнями. Из темноты пустынного, уже остывшего берега он казался плывущим в воздухе волшебным замком. Там, за его «стенами», танцевали и веселились люди, а мы сидели неподвижно, слушали море и с покинутых шезлонгов смотрели на звезды. Точно такие же, какими они были тысячелетия назад, во времена далекой Атлантиды.
Дорога.
Утром было ветрено и прохладно. Над отелем «Фурати» нависли плотные темные облака. А мы наконец-то должны были ехать в Дуггу. Чтобы прогуляться до завтрака вдоль моря, встали рано.
Дорога до Дутти и без того дальняя, а Саша собирался повезти нас через Карфаген.
От Хаммамета до Карфагена было всего час езды. За время этой совершенно неутомительной дороги грех было не поинтересоваться, каким это образом два наших милейших спутника оказались в Африке.
— Мы с Таней сибиряки, жили в Омске. У нас даже машина до сих пор с омскими номерами, — смеялся Саша, обгоняя на своей «омичанке» мерседесы и джипы.
Только одинокие колонны стоят памятниками былого величия Карфагена.Саша по профессии инженер-метролог, работал в научно-исследовательском институте. Стал кандидатом наук. Ну а какая сейчас жизнь у ученого, да еще в Сибири, рассказывать не надо. И, как только представилась возможность, они с Таней решили мир посмотреть. Так и оказались в Тунисе, а вскоре и вовсе туда перебрались. Организовали туристское агентство.
— Туристский бизнес — трудная штука, — продолжал Саша, — надо и людей знать, и партнеров найти тех, которые не подведут...
И не подвели. Туристы у них отовсюду — и с Урала, и из Сибири, и, конечно же, из Москвы. Саша этому очень рад, но время от времени все же сетует на своих соотечественников: лежат только на пляже и интересуются лишь базаром.
Но в Карфаген ездят все.
Самая известная фраза, доставшаяся человечеству от истории — «Карфаген должен быть разрушен!», — была и в самом деле воплощена в жизнь. И уже не важно кем. От Карфагена осталось несколько одиноких колонн, готовых обвалиться, каменные термы да фундаменты жилых домов. Так и стоят они век за веком на ветру, продолжая, как магнит, притягивать к себе туристов. Да и как же иначе — ведь, по выражению нашего гида: «Не побывать в Карфагене — преступление!»
Неизвестно, когда был основан Карфаген. Уже в IX веке до нашей эры он существовал как финикийская колония, а потом пять веков был столицей великого государства.
Через Карфаген шла торговля африканскими рабами, золотом, слоновой костью, хищниками для цирков.
Богатейший Карфаген с его мощным морским флотом, приносившим огромное богатство, а следовательно, и процветание городу, всегда вызывал зависть у римлян. Достаточно сказать, что улицы Карфагена освещались фонарями, заправленными оливковым маслом, чего не мог позволить себе Рим.
Самым грандиозным сооружением был акведук. Он был возведен еще при императоре Адриане. Акведук брал начато из овального водоема, расположенного у подножия горы Загуан — священного места. Холодная, необыкновенно чистая вода из подземных родников устремлялась в громадные подземные цистерны, а потом по каналу в восемьдесят километров длиной текла в город.
Славен был город Карфаген, но всегда жил под угрозой беды. Бесконечные набеги — сначала римлян, потом арабов — превратили его в гигантскую каменоломню. Завоеватели целых тринадцать веков выламывали колонны для своих дворцов и мечетей, бросали в печи обломки статуй для обжига их на известь, крышками саркофагов мостили улицы.
Прошли века. И только руины стоят памятниками былого величия Карфагена.
В Карфагене мы пробыли недолго. Нужно было еще завернуть в Тунис, столицу, чтобы увидеть мозаики Дугги, которые теперь были перенесены и выставлены в музее Бардо.
Самая знаменитая мозаика была найдена в 1931 году при раскопках Дома Диониса и Одиссея в Дугге. На мозаике, составленной из маленьких кубиков цветных камней, Одиссей в светлой одежде стоял на палубе корабля, привязанный к мачте, чтоб не поддаться чарам поющих сирен.
Город Сиди-бу-Саид синее синевы Средиземного моря.
Гладкая плотная и ровная поверхность мозаики не изменялась от времени, света и воды. В античных домах не было окон, и свет проникал в покои только через открытую дверь. Тогда на мозаиках наливались красками овощи, фрукты, деревья, олицетворяющие смену времен года, плескалась вода, по которой скользили лодки рыбаков, тянущих сети. И пели сирены. И плыл Одиссей к Блаженным островам, где беспечально и светло проходит жизнь человека. И пенил синие воды Океана на колеснице, запряженной квадригой морских коней, в сопровождении наяд и дельфинов бог Нептун вместе со своей прекрасной супругой Амфитритой...
Когда из прохлады музейных залов мы вышли на солнечную площадь, к нам бросились торговцы серебром. Грех было не остановиться и не купить этих серебряных дельфинчиков в память о боге Нептуне.
Не проехав и получаса, машина Александра Фомина вдруг резко затормозила.
— Что, уже Дугга? — обрадовались мы.
— Нет, до Дугги еще сто двадцать километров. И это последняя остановка — Сиди-бу-Саид.
В синем-синем городе, где все крыши низеньких домов и все наличники окон яркостью красок соревнуются с цветом Средиземного моря, мы сидели в кафе и пили чай с кедровыми орешками. Арабы курили кальян, и плотный дым табака, казалось, поглощал их застывшие фигуры. С моря дул свежий ветер, накрапывал дождь...
— Саша, ты веришь, что на этот берег приплывали атланты?
— Единственное, что я знаю, а это я вычитал во французском археологическом отчете, что здесь, в Тунисе, в начале тридцатых годов были раскопки на берегу высохшего озера. Под песчаными дюнами археологи обнаружили остатки древнего города. Он полностью соответствовал описанию столицы Атлантиды у Платона, только был как бы уменьшенной копией ее. Тогда считали, что это и был Посейдонис. Возможно, это был колониальный город атлантов здесь, в Африке. Потом, как всегда, пришло разочарование — что атлантов нет и не было никогда. А вы сами верите в Атлантиду?..
Дугга.
Мы мчались в Дуггу, минуя города и деревеньки, минуя мало изменившиеся за тысячелетия берберские поселения. И ничто не могло остановить нас на этом пути.
И вот он встал перед нами. Город на холме. Город посреди безлюдной равнины.
В жаркий африканский полдень легкое марево окутывает Дуггу, и она кажется призраком, плывущем в прозрачном, без единого облака, небе.
Перспективы уходящих вдаль мощеных улиц, пролеты арок, колоннады, храмы — мало напоминают развалины. Стоит лишь немного прикрыть глаза, и Дугга наполнится голосами некогда покинувших ее людей.
Пустынная ныне долина, окружающая городской холм, была засажена пшеницей, оливковыми рощами, за пределами которых простирались леса. Сегодня даже трудно представить, что здесь, на севере Африки, мог расти настоящий лес, в котором водились дикие звери, что здесь текли реки.
Мы гуляем по Дугге, смело ступая по ее мостовым. Они такие же крепкие, как тысячелетия назад. Тишину нашей прогулки нарушают лишь комментарии Саши: он взахлеб восторгается устройством мостовых. Объясняет, почему между камнями римляне оставляли щели, как дождевая вода попадала под мостовую, а затем по специальным трубам стекала в подземные резервуары. И потому Дугга никогда не знала жажды, даже в самую засушливую пору.
Извилистая мостовая привела нас к площади форума. Здесь по утрам, бывало, начинали торговать всяческой снедью — хлебом, мясом, рыбой, овощами и фруктами, оливковым маслом и вином в больших глиняных амфорах; чуть позже появлялись продавцы кожи, керамики, тканей; из пустыни приходили высокие берберы, закутанные в бурнусы. Они предлагали жителям Дугги ковры и серебряные украшения и чувствовали себя равными среди равных на этом вечном празднике бога Меркурия.
На площади форума жизнь кипела от восхода до заката. Радостные и печальные события сменяли друг друга, возбужденные граждане истово, до кулаков и хрипоты, обсуждали результаты голосования в форуме; кто-то, разорившись, продавал все свое имущество с молотка, кто-то заключал сделки и вершил правосудие, выносил страшный приговор.
И поныне главную площадь Дугги окружают портики, замыкаемые зданием Капитолия, посвященного божественной триаде Рима — Юпитеру, Юноне и Минерве. Его величие и стать поражают до сих пор, хотя время и люди успели надругаться над этой святыней.
Покорив Дуггу, римляне, нисколько не усомнившись в верности своих действий, уничтожили восточные символы на стенах пунических святилищ, дабы воздвигнуть на их месте статуи, посвященные собственным бесчисленным богам. Однако даже эти покорители чужих земель так и не смогли полностью стереть память о предшественниках. В центре Дугги осталась площадь с поэтичным названием — Площадь Розы Ветров, а на окраине, у самого подножия холма, точеной башней высится каменный мавзолей, воздвигнутый финикийцами. Римляне превратили его в склад, не удосужившись изменить что-нибудь в облике этого загадочного сооружения. Странно, но именно поэтому он и сохранился. Так и хочется воспеть хвалу чьей-то лени и скаредному желанию иметь как можно больше амбаров.
Мощь империи олицетворяли мемориальные арки, которые высятся еще на подъезде к Дугге. Их много и в самом городе. Здесь они часто играли роль городских ворот, парадного входа на форум и в Капитолий.
— Покончим с рассуждениями, — неожиданно произнес Саша, вернув нас на землю.
И мы двинулись в прохладу терм.
Невозможно себе представить римский город без терм. В переводе это означает просто бани, но назвать так эти почти священные для горожан места — просто невозможно. Здесь не только принимали омовение, но и занимались спортом, развлекались, вели задушевные беседы.
— Посмотрите, какая удивительная конструкция, — почти кричал Саша, и эхо его голоса отдавалось в темных
сводах. — Какое техническое решение! Подведена вода, есть все стоки, а главное — система обогрева горячим воздухом.
— Ну, и куда мы идем дальше? — спросил наш гид, как-то странно, двусмысленно улыбаясь. — Куда настоящий римлянин ходил после бани? Конечно же, в публичный дом! — и Саша повел нас вниз по мостовой...
Время лукаво. И каменный фаллос указывал теперь дорогу лишь к развалинам святилища плоти. Для того чтобы тебе навстречу вышла женщина, надо было постучать камнем о камень. И Саша стучал долго и громко, но лишь эхо пустынной Дугги отвечало ему...
Как это ни странно, но термы и публичный дом сохранились гораздо лучше жилых домов. Стены жилищ в Дугге все рухнули. Остались лишь их основания, да живы еще фрагменты колонн внутренних двориков и напольные мозаики.
Лавка торговца берберскими сувенирами.Восприятие римского города требует спокойного плавного ритма движения, который соответствует человеческому шагу. Идя по мостовым, мы словно погружались в пространство иных веков...
И казалось: звучат в раскаленном воздухе голоса родившихся в Африке Апулея и Блаженного Августина. Древний театр Дугги, способный вместить три с половиной тысячи человек, классический амфитеатр римской эпохи, бредит голосами забытых актеров, и грезилось, будто все они собрались за оставшимися на века колоннами, чтобы сыграть трагедию Луция Аннея Сенеки «Медея».
Но жизнь не может стоять на месте. Каждый последующий этап цивилизации возникает на развалинах предыдущего. Может быть, где-то здесь, под напластованием эпох, покоится былое пространство Атлантиды?
Из духоты, из-под палящего африканского солнца, парализующего и волю, и желание жить, мы словно в рай земной возвращаемся на побережье, в «Фурати», в продуваемый морскими ветрами Хаммамет с его нежной вечерней прохладой. В лучах заходящего солнца грустные верблюды и их не в меру энергичные владельцы, казалось, абсолютно утратили связь времен. Они выглядели так, будто никогда и не сходили со средневековых дорог. Зачерпывая ладонями Средиземное море, прикасаясь босыми ногами к прохладному остывающему песку, растворяясь в воздухе уходящего вечера, понимаешь, что здесь, на этом берегу, неважно, какой год в календаре.
Мы не знаем, придумал ли Платон Атлантиду или она была на самом деле, но то, что корабли атлантов приплывали к этому берегу, так это уж точно.
Форпост атлантов.
Мы не знаем, придумал ли Платон Атлантиду или она была на самом деле, но то, что корабли атлантов приплывали к берегам Туниса, — это уж точно. Не будем гадать, где погрузился в пучину океана огромный остров — об этом уже два тысячелетия, с тех пор как Платон написал свои диалоги «Тимей» и «Критий», спорят ученые. Но есть простой факт — первый океан, название которому дало человечество, был Атлантический. Атланты были храбрые воины, они завоевали большую часть африканского побережья и строили там свои города. Возможно, Тунис и был главным форпостом атлантов. Сохранилось ли там что-нибудь от них? Нет, мы знали, что ничего не сохранилось, — археологи хорошо изучили это побережье. Но само существование неведомой земли до сих пор тревожит наше воображение...
Хаммамет. Отель «Фурати»
Была ночь. Вдоль дороги, ведущей к побережью, как привидения, мелькали огромные африканские деревья. Уже розовели вершины Атласских гор, похожие на затаившихся в ночи динозавров. Над горами, стряхиваемые иногда «дворниками», таяли в наступавшем рассвете огромные африканские звезды. Ветер, залетающий в машину, уже пах морем.
Из темноты выплыли три сирены, купающиеся в сверкающих брызгах фонтана.
— А вот и Хаммамет! — сказал Саша. — Здесь никогда нет изнуряющей африканской жары.
Саша — президент туристского агентства «Алекс». Он приехал нас встречать вместе с женой Таней. Африка нам открылась совсем не такой, какой мы представляли ее по детским книгам, — с ужасающе жарким климатом, кровожадными крокодилами и смертельными мухами цеце, с яркими устрашающими нарядами чернокожих охотников и воинов, которые под удары боевых барабанов отправляются на охоту. Эта Африка была с синим, дышащим покоем Средиземным морем, с легким дуновением утреннего бриза в тени пальмовых аллей, с современным комфортабельным отелем, где у входа поджидал по-королевски осанистый привратник. А воины-туземцы предстали перед нами в боев в красных фирменных тужурках.
— Я считаю, что отель «Фурати» один из лучших на побережье. Впрочем, поживете — увидите сами, — сказал Саша, оставляя нас наедине с шумом долгожданного Средиземного моря.
И мы увидели.
В Хаммомете никогда не бывает изнуряющей африканской жары.— Отель «Фурати» построил еще мой отец, — рассказывал нам мсье Камел Фурати, любезный хозяин, пригласивший нас познакомиться с достопримечательностями Туниса. — Он словно предвидел, что и Тунис, и Хаммамет станут одними из лучших курортов. До конца восьмидесятых приезжали только французы и немцы, немного англичан, а русских не было вовсе. И вот теперь можно смело сказать: большой дебют русского туризма в Тунисе состоялся. У вас, у русских, всегда полно идей и неожиданных проектов. Меньше года назад сюда приезжала делегация кинематографистов из Москвы. Лаврентьев, ее руководитель, предложил превратить один из корпусов отеля в Дом творчества для художников, писателей, людей театра и кино, журналистов.
— Вместе с Александром Фоминым, — продолжал Камел Фурати, — специально для творческих людей мы разрабатываем индивидуальные маршруты путешествий, среди которых такие жемчужины Туниса — да-да, я не преувеличиваю, как Дугга и Эль-Джем. Туда редко ездят обычные туристы...
В средневековой медине можно купить все, что только есть в восточном мире.Впрочем, до поездки в Дуггу, которую нам обещали Саша и Таня, у нас еще было время. Время для отдыха, сладкого ничегонеделания, купания и пляжа.
А потом был Хаммамет, медина — старинная арабская крепость, стоящая в самом центре города. До нее мы шли пешком, вдоль моря, минуя пляжи и отели, минуя «страшное» место с зыбучими песками и крохотные причалы с рыбацкими лодками.
Узкие, темные, спрятавшиеся от яркого солнца улочки медины словно были созданы для того, чтобы в них заблудиться. Их безмолвие и покой оказались странным Зазеркальем открываемой нами Африки. В немоту улиц-ущелий, где царствовали лишь похожие на рысей кошки, вдруг врывались неистовые крики торговцев. Серебро и ткани, геометрические узоры ковров, кожу и керамику стерегли грозные игрушки-воины в сатиновых шароварах и с обнаженными кривыми саблями.
Вечером парк отеля сверкал огнями. Из темноты пустынного, уже остывшего берега он казался плывущим в воздухе волшебным замком. Там, за его «стенами», танцевали и веселились люди, а мы сидели неподвижно, слушали море и с покинутых шезлонгов смотрели на звезды. Точно такие же, какими они были тысячелетия назад, во времена далекой Атлантиды.
Дорога.
Утром было ветрено и прохладно. Над отелем «Фурати» нависли плотные темные облака. А мы наконец-то должны были ехать в Дуггу. Чтобы прогуляться до завтрака вдоль моря, встали рано.
Дорога до Дутти и без того дальняя, а Саша собирался повезти нас через Карфаген.
От Хаммамета до Карфагена было всего час езды. За время этой совершенно неутомительной дороги грех было не поинтересоваться, каким это образом два наших милейших спутника оказались в Африке.
— Мы с Таней сибиряки, жили в Омске. У нас даже машина до сих пор с омскими номерами, — смеялся Саша, обгоняя на своей «омичанке» мерседесы и джипы.
Только одинокие колонны стоят памятниками былого величия Карфагена.Саша по профессии инженер-метролог, работал в научно-исследовательском институте. Стал кандидатом наук. Ну а какая сейчас жизнь у ученого, да еще в Сибири, рассказывать не надо. И, как только представилась возможность, они с Таней решили мир посмотреть. Так и оказались в Тунисе, а вскоре и вовсе туда перебрались. Организовали туристское агентство.
— Туристский бизнес — трудная штука, — продолжал Саша, — надо и людей знать, и партнеров найти тех, которые не подведут...
И не подвели. Туристы у них отовсюду — и с Урала, и из Сибири, и, конечно же, из Москвы. Саша этому очень рад, но время от времени все же сетует на своих соотечественников: лежат только на пляже и интересуются лишь базаром.
Но в Карфаген ездят все.
Самая известная фраза, доставшаяся человечеству от истории — «Карфаген должен быть разрушен!», — была и в самом деле воплощена в жизнь. И уже не важно кем. От Карфагена осталось несколько одиноких колонн, готовых обвалиться, каменные термы да фундаменты жилых домов. Так и стоят они век за веком на ветру, продолжая, как магнит, притягивать к себе туристов. Да и как же иначе — ведь, по выражению нашего гида: «Не побывать в Карфагене — преступление!»
Неизвестно, когда был основан Карфаген. Уже в IX веке до нашей эры он существовал как финикийская колония, а потом пять веков был столицей великого государства.
Через Карфаген шла торговля африканскими рабами, золотом, слоновой костью, хищниками для цирков.
Богатейший Карфаген с его мощным морским флотом, приносившим огромное богатство, а следовательно, и процветание городу, всегда вызывал зависть у римлян. Достаточно сказать, что улицы Карфагена освещались фонарями, заправленными оливковым маслом, чего не мог позволить себе Рим.
Самым грандиозным сооружением был акведук. Он был возведен еще при императоре Адриане. Акведук брал начато из овального водоема, расположенного у подножия горы Загуан — священного места. Холодная, необыкновенно чистая вода из подземных родников устремлялась в громадные подземные цистерны, а потом по каналу в восемьдесят километров длиной текла в город.
Славен был город Карфаген, но всегда жил под угрозой беды. Бесконечные набеги — сначала римлян, потом арабов — превратили его в гигантскую каменоломню. Завоеватели целых тринадцать веков выламывали колонны для своих дворцов и мечетей, бросали в печи обломки статуй для обжига их на известь, крышками саркофагов мостили улицы.
Прошли века. И только руины стоят памятниками былого величия Карфагена.
В Карфагене мы пробыли недолго. Нужно было еще завернуть в Тунис, столицу, чтобы увидеть мозаики Дугги, которые теперь были перенесены и выставлены в музее Бардо.
Самая знаменитая мозаика была найдена в 1931 году при раскопках Дома Диониса и Одиссея в Дугге. На мозаике, составленной из маленьких кубиков цветных камней, Одиссей в светлой одежде стоял на палубе корабля, привязанный к мачте, чтоб не поддаться чарам поющих сирен.
Город Сиди-бу-Саид синее синевы Средиземного моря.
Гладкая плотная и ровная поверхность мозаики не изменялась от времени, света и воды. В античных домах не было окон, и свет проникал в покои только через открытую дверь. Тогда на мозаиках наливались красками овощи, фрукты, деревья, олицетворяющие смену времен года, плескалась вода, по которой скользили лодки рыбаков, тянущих сети. И пели сирены. И плыл Одиссей к Блаженным островам, где беспечально и светло проходит жизнь человека. И пенил синие воды Океана на колеснице, запряженной квадригой морских коней, в сопровождении наяд и дельфинов бог Нептун вместе со своей прекрасной супругой Амфитритой...
Когда из прохлады музейных залов мы вышли на солнечную площадь, к нам бросились торговцы серебром. Грех было не остановиться и не купить этих серебряных дельфинчиков в память о боге Нептуне.
Не проехав и получаса, машина Александра Фомина вдруг резко затормозила.
— Что, уже Дугга? — обрадовались мы.
— Нет, до Дугги еще сто двадцать километров. И это последняя остановка — Сиди-бу-Саид.
В синем-синем городе, где все крыши низеньких домов и все наличники окон яркостью красок соревнуются с цветом Средиземного моря, мы сидели в кафе и пили чай с кедровыми орешками. Арабы курили кальян, и плотный дым табака, казалось, поглощал их застывшие фигуры. С моря дул свежий ветер, накрапывал дождь...
— Саша, ты веришь, что на этот берег приплывали атланты?
— Единственное, что я знаю, а это я вычитал во французском археологическом отчете, что здесь, в Тунисе, в начале тридцатых годов были раскопки на берегу высохшего озера. Под песчаными дюнами археологи обнаружили остатки древнего города. Он полностью соответствовал описанию столицы Атлантиды у Платона, только был как бы уменьшенной копией ее. Тогда считали, что это и был Посейдонис. Возможно, это был колониальный город атлантов здесь, в Африке. Потом, как всегда, пришло разочарование — что атлантов нет и не было никогда. А вы сами верите в Атлантиду?..
Дугга.
Мы мчались в Дуггу, минуя города и деревеньки, минуя мало изменившиеся за тысячелетия берберские поселения. И ничто не могло остановить нас на этом пути.
И вот он встал перед нами. Город на холме. Город посреди безлюдной равнины.
В жаркий африканский полдень легкое марево окутывает Дуггу, и она кажется призраком, плывущем в прозрачном, без единого облака, небе.
Перспективы уходящих вдаль мощеных улиц, пролеты арок, колоннады, храмы — мало напоминают развалины. Стоит лишь немного прикрыть глаза, и Дугга наполнится голосами некогда покинувших ее людей.
Пустынная ныне долина, окружающая городской холм, была засажена пшеницей, оливковыми рощами, за пределами которых простирались леса. Сегодня даже трудно представить, что здесь, на севере Африки, мог расти настоящий лес, в котором водились дикие звери, что здесь текли реки.
Мы гуляем по Дугге, смело ступая по ее мостовым. Они такие же крепкие, как тысячелетия назад. Тишину нашей прогулки нарушают лишь комментарии Саши: он взахлеб восторгается устройством мостовых. Объясняет, почему между камнями римляне оставляли щели, как дождевая вода попадала под мостовую, а затем по специальным трубам стекала в подземные резервуары. И потому Дугга никогда не знала жажды, даже в самую засушливую пору.
Извилистая мостовая привела нас к площади форума. Здесь по утрам, бывало, начинали торговать всяческой снедью — хлебом, мясом, рыбой, овощами и фруктами, оливковым маслом и вином в больших глиняных амфорах; чуть позже появлялись продавцы кожи, керамики, тканей; из пустыни приходили высокие берберы, закутанные в бурнусы. Они предлагали жителям Дугги ковры и серебряные украшения и чувствовали себя равными среди равных на этом вечном празднике бога Меркурия.
На площади форума жизнь кипела от восхода до заката. Радостные и печальные события сменяли друг друга, возбужденные граждане истово, до кулаков и хрипоты, обсуждали результаты голосования в форуме; кто-то, разорившись, продавал все свое имущество с молотка, кто-то заключал сделки и вершил правосудие, выносил страшный приговор.
И поныне главную площадь Дугги окружают портики, замыкаемые зданием Капитолия, посвященного божественной триаде Рима — Юпитеру, Юноне и Минерве. Его величие и стать поражают до сих пор, хотя время и люди успели надругаться над этой святыней.
Покорив Дуггу, римляне, нисколько не усомнившись в верности своих действий, уничтожили восточные символы на стенах пунических святилищ, дабы воздвигнуть на их месте статуи, посвященные собственным бесчисленным богам. Однако даже эти покорители чужих земель так и не смогли полностью стереть память о предшественниках. В центре Дугги осталась площадь с поэтичным названием — Площадь Розы Ветров, а на окраине, у самого подножия холма, точеной башней высится каменный мавзолей, воздвигнутый финикийцами. Римляне превратили его в склад, не удосужившись изменить что-нибудь в облике этого загадочного сооружения. Странно, но именно поэтому он и сохранился. Так и хочется воспеть хвалу чьей-то лени и скаредному желанию иметь как можно больше амбаров.
Мощь империи олицетворяли мемориальные арки, которые высятся еще на подъезде к Дугге. Их много и в самом городе. Здесь они часто играли роль городских ворот, парадного входа на форум и в Капитолий.
— Покончим с рассуждениями, — неожиданно произнес Саша, вернув нас на землю.
И мы двинулись в прохладу терм.
Невозможно себе представить римский город без терм. В переводе это означает просто бани, но назвать так эти почти священные для горожан места — просто невозможно. Здесь не только принимали омовение, но и занимались спортом, развлекались, вели задушевные беседы.
— Посмотрите, какая удивительная конструкция, — почти кричал Саша, и эхо его голоса отдавалось в темных
сводах. — Какое техническое решение! Подведена вода, есть все стоки, а главное — система обогрева горячим воздухом.
— Ну, и куда мы идем дальше? — спросил наш гид, как-то странно, двусмысленно улыбаясь. — Куда настоящий римлянин ходил после бани? Конечно же, в публичный дом! — и Саша повел нас вниз по мостовой...
Время лукаво. И каменный фаллос указывал теперь дорогу лишь к развалинам святилища плоти. Для того чтобы тебе навстречу вышла женщина, надо было постучать камнем о камень. И Саша стучал долго и громко, но лишь эхо пустынной Дугги отвечало ему...
Как это ни странно, но термы и публичный дом сохранились гораздо лучше жилых домов. Стены жилищ в Дугге все рухнули. Остались лишь их основания, да живы еще фрагменты колонн внутренних двориков и напольные мозаики.
Лавка торговца берберскими сувенирами.Восприятие римского города требует спокойного плавного ритма движения, который соответствует человеческому шагу. Идя по мостовым, мы словно погружались в пространство иных веков...
И казалось: звучат в раскаленном воздухе голоса родившихся в Африке Апулея и Блаженного Августина. Древний театр Дугги, способный вместить три с половиной тысячи человек, классический амфитеатр римской эпохи, бредит голосами забытых актеров, и грезилось, будто все они собрались за оставшимися на века колоннами, чтобы сыграть трагедию Луция Аннея Сенеки «Медея».
Но жизнь не может стоять на месте. Каждый последующий этап цивилизации возникает на развалинах предыдущего. Может быть, где-то здесь, под напластованием эпох, покоится былое пространство Атлантиды?
Из духоты, из-под палящего африканского солнца, парализующего и волю, и желание жить, мы словно в рай земной возвращаемся на побережье, в «Фурати», в продуваемый морскими ветрами Хаммамет с его нежной вечерней прохладой. В лучах заходящего солнца грустные верблюды и их не в меру энергичные владельцы, казалось, абсолютно утратили связь времен. Они выглядели так, будто никогда и не сходили со средневековых дорог. Зачерпывая ладонями Средиземное море, прикасаясь босыми ногами к прохладному остывающему песку, растворяясь в воздухе уходящего вечера, понимаешь, что здесь, на этом берегу, неважно, какой год в календаре.
Мы не знаем, придумал ли Платон Атлантиду или она была на самом деле, но то, что корабли атлантов приплывали к этому берегу, так это уж точно.
Да, хороший сайт vokrugsveta (точка) ru . Много чего можно откапать.
Особенно интересно читать, что говорили о Тунисе лет 10 назад.
И журнал "Вокруг Света" замечательный.
№9 (2684) | Сентябрь 1997 (11 лет назад!!!! Фурати был свеж)
Рубрика «Земля людей»
Форпост атлантов
Евгения Кузнецова, Дмитрии Демин
Спасибо авторам за чудесную статью.
Не понимаю, почему здесь не принято писать, откуда что взято и чью работу скопировали.
Особенно интересно читать, что говорили о Тунисе лет 10 назад.
И журнал "Вокруг Света" замечательный.
№9 (2684) | Сентябрь 1997 (11 лет назад!!!! Фурати был свеж)
Рубрика «Земля людей»
Форпост атлантов
Евгения Кузнецова, Дмитрии Демин
Спасибо авторам за чудесную статью.
Не понимаю, почему здесь не принято писать, откуда что взято и чью работу скопировали.